Пробуем сочинять хайку
Илья Фоняков
Невозможно забыть, каким событием для любителей стихов стал выход в 1956 году красного томика «Японская поэзия», составленного А. Глускиной и В. Марковой. Особенно поражали японские стихотворные миниатюры: пятистрочная танка и совсем уже крохотное трехстрочное хайку или хокку — самая короткая литературная форма в мире Из предисловия можно было узнать, что здесь имеет значение не только число строк но и счет слогов: 31 (5+7+5+7+7) в танка и 17 (5+7+5) в хайку.
Удочки в волнах
Чуть коснулась на бегу
Полная луна, —
читал и перечитывал наш современник-соотечественник стихотворение японской монахини XVIII века Тиё Фукуды (здесь и далее в этой главе — переводы В. Марковой), недоумевая и удивляясь с непривычки: и это все? И в то же время чувствуя: ничего больше и не надо. Остановленное мгновение, ускользающее и непреходящее обаяние жизни. Как и в следующей миниатюре.
Над ручьем весь день
Ловит, ловит стрекоза
Собственную тень.
Нетрудно убедиться, что в переводах полностью соблюдена слоговая дисциплина: там и там — по семнадцать. В следующем переводе допущено отступление от этого строгого правила, но отнюдь не в ущерб лаконизму:
За ночь вьюнок обвился
Вкруг бадьи моего колодца...
У соседа воды возьму!
«Какое тонкое и точное, какое реалистическое письмо! — восхищалась известная советская поэтесса Вера Инбер. — Мы видим небольшой и несомненно очень тихий японский дворик, где, не потревожимое никем, развернулось крошечное событие. Перед нами скромная жизнь человека, который сам себе приносит утром воду. Нам ясен углубленный в себя характер этого человека, его внимательная и нежная любовь к природа. Его отношения с соседом. Мы познакомились и с соседом, чей колодец всегда открыт для нуждающихся в воде И все это в трех строчках!»
А можно ли сказать об одиночестве, когда так ждешь, чтобы кто-то заглянул на твой огонек, короче и выразительней, чем поэт того же XVIII века Ранран:
Осенний дождь во мгле!
Нет, не ко мне — к соседу
Зонт прошелестел...
Остротой зрения, философской глубиной поражали трехстишия классика мировой поэзии, «гения хайку», великого странника Мацуо Басё (1644—1694):
О беспощадный рок!
Под этим славным шлемом
Сейчас сверчок звенит.
Или:
За колосок ячменя
Я схватился, ища опоры...
Как труден разлуки миг!
Потом появились отдельные издания лирики Басё, их уже ждали, их читали, ими восхищались, их комментировали.
В путь! Покажу я тебе,
Как в далеком Ёсино вишни цветут
Старая шляпа моя!
В трех коротких строчках — целая биография, больше того — судьба. Судьба странника, давно не бывавшего на родине: не только он, но и шляпа успели со стариться за эти годы. Судьба бедняка: так и не смог за это время завести себе шляпу поновее. А жизнь, как видно, уже идет к концу: недаром вдруг потянуло в родные места. Но жив человек, жива душа — и как прежде, волнует и влечет весеннее цветение вишни. И насколько же беднее, грубее эта многословная расшифровка, чем само прелестное и грустное трехстишие!
Японская поэзия знает многих мастеров жанра хайку (хокку): второй по степени известности после Басё — поэт Бусон, а также Кикаку, Тайги, Исса, Рёта и другие. Строки одних изысканно-утонченны, других — приземленно-грубоваты, третьих — окрашены юмором. Ведь и сам Учитель юмора отнюдь не чуждался:
Вконец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест...
А еще и любовь!
Но не менее важно, что хайку — жанр поистине демократический. Краткость и простота издавна делали его доступным каждому, кому не чуждо поэтическое восприятие мира. Хокку сочиняли императоры и торговцы, чиновники и крестьяне. С давних времен и до наших дней, когда преобладающей стала поэзия новых форм, близкая к европейскому верлибру, существуют ассоциации любителей хокку, насчитывающие от нескольких десятков до десятков тысяч членов. По подсчетам поэтессы Санае Адзуме, с которой мы встречались еще в шестидесятые годы, число сочинителей хокку достигало тогда трех миллионов. Если сейчас оно и уменьшилось, то вряд ли намного. Хокку по-прежнему печатаются в газетах, проводятся местные и общенациональные конкурсы, хокку дарят друзьям по различным поводам.
Думается, благодаря своей демократичности хокку-хайку пришлось по вкусу и у нас. При всей его японской специфике в нем неожиданно обнаружилось родство с малыми поэтическими формами, имеющимися у разных народов — восточными рубаи, польскими фрашками, английскими лимериками, латышскими дайнами и даже русской частушкой:
Ох какая темнотина,
Ох какая темна ночь.
Одна мать искала сына,
А друга искала дочь, —
чем не хокку, если пересказать в три строчки? Схожая внутренняя структура: лаконизм, неожиданный поворот мысли...
Появились и у нас кружки любителей японских миниатюр. Петербургский поэт Виктор Иванов выпустил целую книжку, наполнив ее совершенно русским содержанием:
В те дни, когда дрова колол,
В смоле не только руки были,
Но и бумага, и перо...
Или еще такое:
Двускатная крыша избы!
Под первой порошей, кажется,
Вот-вот в небеса улетишь...
Поэт, как можно заметить, не стремится строго соблюдать число слогов. Это и не так обязательно в русском переводе. Но, пожалуй, желательно. Все-таки дисциплинирует, заставляет искать лучший вариант. Как-то я дал задание сочинить хокку своим студийцам Гуманитарном университете профсоюзов, где мне в течение одного года довелось вести литературное объединение. У студента Евгения Арабкина получилось очень даже неплохо:
Месяц и звезды
Чем-то плотно закрыты.
Нет в небе весны.
Рушились стены
Стойкого Иерихона
Силой музыки.
Заплакал странник:
Он обошел все земли.
Нет больше цели.
Камень, снег, трава,
Свист сурков, уларов свист.
Вспомнились горы.
Улар — это горная куропатка: Женя приехал учиться в Петербург из Киргизии. Так что любые реалии просто и естественно укладываются в форму хайку. Можете попробовать и вы, дорогие читатели. Только для начала познакомьтесь с фрагментами лекции об истории и правилах хайку, прочитанной однажды в петербургском Доме дружбы и мира с народами зарубежных стран известным специалистом в этой области профессором Сёити Маэда.
Чтобы написать настоящее японское хокку, напоминает Маэда-сан, недостаточно соблюсти число слотов. Необходимо знать еще по крайней мере три важных правила. Первое: в классическом хокку должен быть обозначен хотя бы намеком какой-нибудь природный объект или явление, но такое, чтобы оно ясно указывало на определенное время года. Причем времен года в японском понимании не четыре, а пять. Пятое время — это Новый год, включая несколько предшествующих и несколько последующих дней. Слово, которым обозначается время года (это может быть снег, дождь, посев, жатва, крик птицы и т. д. ), носит специальное наименование: кига. Второе: в основе хокку (оно же хайку) должно быть одно конкретное событие, один сюжет, пусть самый, на первый взгляд, мимолетный. Отвлеченные рассуждения — не для этого жанра: хокку — поэзия конкретная. Третье: хокку пишется в настоящем времени — это переживаемое и сопереживаемое мгновение, а не воспоминание и не мечта. Также не принято в хокку впрямую называть человеческие чувства: слова «люблю», «ненавижу», «скучаю», «грущу» — не для хокку. Эти чувства должны не называться, а как бы внушаться собеседнику через конкретные живые образы. Но при этом сложная метафоричность хайку также противопоказана. Ценится простота и прозрачность.
Профессор Маэда напоминает далее об особенностях японского языка, который не имеет категорий единственного и множественного числа, рода, падежных и иных меняющихся окончаний. Слова в японском предложении, в том числе и в стихотворной строчке, более независимы друг от друга, чем в большинстве европейских языков, между ними — более ассоциативная, чем грамматическая связь. Это тонко чувствуют опытные переводчики, часто прибегая к назывным конструкциям («Осенний дождь во мгле», «Холодный чистый ключ» и т.п.).
Все эти правила не так уж обязательно соблюдать всякий раз. Но знать их, помнить о них — необходимо. Потому что хокку — не просто поэтическая форма. В бесхитростных трехстишиях — целая философия жизни с ее ценностями, с ее мимолетностью и неповторимостью.
Теперь вы, кажется, достаточно вооружены. Попробуйте написать несколько хокку. Ведь это так просто! Правда, лишь на первый взгляд.