Кокинсю - поиски пути

Т.Соколова-Делюсина

Новый этап в развитии японской поэзии связан с появлением в начале X века первой составленной по императорскому указу поэтической антологии «Кокинвакасю», или сокращенно «Кокинсю». Главной целью составителей антологии было показать, насколько высокой поэзией, достойной восхищения и внимания настоящих ценителей, может являться «японская песня» вака. Дело в том, что с конца VIII века поэзия вака существовала как бы на обочине, отодвинутая на второй план культивировавшейся при дворе китайской поэзией канси. Японское пятистишие считалось исключительно принадлежностью быта, одним из главных средств общения между мужчиной и женщиной. В те времена даже состоящие в браке мужчины и женщины, как правило, жили отдельно, и в их отношениях большую роль играли посредники. Одним из основных таких посредников было пятистишие вака. Зачастую от него зависела человеческая судьба. Красавица, не умевшая писать стихи, не имела никакого шанса на успех, а дурнушка, обладавшая поэтическим даром, привлекала к себе многочисленных поклонников.

То есть японская песня вака по-прежнему существовала как послание, хотя круг возможных адресатов значительно сузился: это были уже не послания богам или духам природы, а послания от человека к человеку. Характер послания, с самого начала закрепившийся за вака, определил некоторые особенности ее существования, и прежде всего то обстоятельство, что вака не была рассчитана на чтение вслух (скорее всего, на ранних этапах развития поэтические произведения действительно пелись или читались нараспев, но уже к IX веку эта традиция была почти утрачена), ее следовало написать, а затем соответственно и прочитать. Поэзия в Японии очень быстро стала не столько словом «звучащим» (а ведь произведение европейского поэта реализуется сполна только будучи прочитанным вслух, лишь при декламации раскрывается его истинная ценность, красота фонетических созвучий, рифм и пр.), сколько словом «зримым» . Поэтому она теснее всего связана с каллиграфическим искусством, и многие знаменитые поэты одновременно принадлежали к числу лучших каллиграфов своего времени. Эта традиция, возникшая в поэзии вака, сохранилась и в других поэтических жанрах и дожила до наших дней.

Итак, умение сложить (и записать) стихотворение постепенно стало необычайно важным и для мужчины, и для женщины. (Кстати говоря, вовлечение женщин наравне с мужчинами в процесс стихотворчества – одна из характерных черт японской поэзии. В самом деле, если заглянуть в антологии русской поэзии XIX века, то хорошо, если там встретятся три-четыре женских имени. В японских же антологиях женских имен едва ли не больше, чем мужских. Это давнее поэтическое «равноправие» в какой-то степени послужило причиной мощного потока женской поэзии в современной Японии.)

Обмениваясь пятистишиями вака, влюбленные сообщали друг другу о своих чувствах, а поскольку очень часто их любовь была тайной и им хотелось эту тайну сохранить, они старались не столько раскрыть свои чувства, сколько намекнуть на них, используя сложную игру слов, прибегая к иносказаниям, шифруя свои послания так, чтобы их мог понять только адресат. При этом, желая сообщить о своем чувстве, они, следуя традиции, начало которой было положено еще поэтами «Манъёсю», охотно пользовались конкретными образами из мира природы. Постепенно природа превратилась в своеобразный арсенал символов, из которого человек извлекал наиболее подходящий, когда желал донести свои чувства до другого. Это надо иметь в виду, читая стихи, вроде бы посвященные природе.

Вот, к примеру, пятистишие Фудзивара Сэкио («Кокинсю», 282):

 Верно, в горной глуши,  
 По распадкам и кручам осенним,  
 уж опали давно  
 Те багрянцем одетые клены,  
 Не дождавшись желанного солнца.

Это стихотворение можно было бы смело отнести к пейзажной лирике, если бы не предшествующее ему краткое прозаическое введение (котобагаки): «Сложил эту песню, на время удалившись от двора в горное селение...», из которого явствует, что речь идет вовсе не о природе, а о чувствах человека, попавшего в немилость.

А вот еще стихотворение Фуру Имамити («Кокинсю», 870):

 Яркий солнечный свет   
 Пробился сквозь чашу лесную –   
 И отныне цветы   
 Распускаются на деревьях   
 Даже в древнем Исоноками...

Стихотворение предваряют следующие слова: «Когда Наммацу удалился в свое владение Исоноками и перестал бывать при дворе, его внезапно произвели в вельможи пятого ранга. По этому случаю Имамити сложил песню и отослал ему с поздравлениями». То есть снова природное служит лишь средством для максимально эффективного выражения человеческого.

То же самое можно сказать о стихотворении Осикоти-но Мицунэ («Кокинсю», 41):

 В эту вешнюю ночь  
 Окутаны мглою кромешной  
 Белой сливы цветы,  
 Но, хоть цвет и сокрыт от взора,  
 Утаишь ли благоуханье?!

Оно отнесено к разряду Песен о весне, но его можно рассматривать и как стихотворение о любви (возможно, к девушке, которую безуспешно пытаются скрыть от возлюбленного заботливые родители...). Природное снова служит лишь средством для раскрытия человеческого. В отличие от европейского поэта, который всегда стремится с максимальной полнотой и яркостью описать свои чувства, японский поэт думает прежде всего о том, как донести их до адресата, спрятав, растворив в образах природы. Вот два стихотворения о разлуке:

 вага содэ ни   
 мадаки сигурэ-но   
 фуринуру ва кими   
 га кокоро ни аки я   
 кону ран

 Мои рукава   
 Нежданный дождь   
 Оросил –  
 В твое сердце, как видно,   
 Осень уже пришла.  

   (Неизвестный автор, «Кокинсю», 763)

 аки нарэба яма   
 тоему мадэ наку   
 сика ни варэ   
 оторамэ я   
 хитори нуру е ва

 Настает осень,  
 И горы оглашаются  
 Криками оленя -  
 Но разве уступлю ему я,  
 Один коротая ночь?..  

    (Неизвестный автор, «Кокинсю», 582)

Как мы видим, в этих двух пятистишиях обнаруживается почти полное отсутствие слов, выражающих какие бы то ни было чувства. Поэт не описывает тоску, вызванную разлукой с любимой, а лишь намекает на нее, умело используя образы природы (в первом стихотворении это образ осеннего дождя, который привычно соотносится со слезами, во втором – крик оленя, который в японской поэзии символизирует любовное томление).

В антологии «Кокинсю» канонизировался возникший еще в «Манъёсю» набор образов, зафиксировавших связь природного и человеческого. Если в стихотворении упоминалась сосна, становилось ясно, что автор его томится в ожидании (слово «мацу» означает и «сосна», и «ждать»), роса означала слезы, осень – пресыщение (японское слово «аки» имеет два значения – «осень» и «пресыщение»). Той же цели служили и географические названия. К примеру, упоминание острова Укисима влекло за собой не конкретное ощущение определенного места со всеми его приметами, нет, оно означало лишь одно – автор стихотворения хочет посетовать на свою горестную судьбу, ибо слово «уки», входящее в название острова Укисима, имеет значение «горестный», «тоскливый». Определяя особенности поэзии «Кокинсю», писатель нашего века Мисима Юкио писал: «Мир «Кокинсю» – это мир, заботливо сконструированный нами таким образом, чтобы по возможности избежать соприкосновения с действительностью». В стихах «Кокинсю» чувства поэта и приметы внешнего мира, то есть субъект и объект, оказываются сплавленными воедино. Этой задаче как нельзя лучше соответствовали получившие широкое распространение в то время такие приемы, как какэкотоба, это и пр.

Основной функцией какэкотоба стало максимально полное сплавление человеческого с природным в рамках одного стихотворения. Возьмем вака Мибу Тадаминэ («Кокинсю», 601):

 кадзэ фукэба минэ   
 ни вакаруру   
 сирогумо но таэтэ   
 цурэнаки кими га   
 кокоро ка

 Подует ветер,  
 И, разделенное горной вершиной,  
 Белое облако  
 Исчезает / бесконечно жестоко  
 Сердце твое...

Природное в нем перетекает в человеческое настолько незаметно, что разделить их невозможно. И то и другое связаны воедино словом-связкой (какэкотоба) «таэтэ». Все, что стоит до этого слова (эта часть стихотворения является «вводной частью» – дзё-котоба – к слову «таэтэ»), относится к природному (здесь «таэтэ» имеет значение «прерываться», «исчезать»), то, что стоит после, относится к человеческому (здесь слово «таэтэ» имеет значение «совершенно», «бесконечно»). Само же слово «таэтэ» сплавляет природное и человеческое в нерасчленимое целое.

Зашифрованность стихотворений «Кокинсю», их усложненная, замкнутая на себе эстетика представляет собой резкий контраст с наивностью и непосредственной страстностью поэзии «Манъёсю». В IX–X веках в поэзии ценилось уже не столько реальное чувство, сколько умение соответствовать требованиям литературного этикета. Именно литературный этикет диктовал правила соответствия человеческого природному, устанавливал строгие соотношения между явлениями природы и человеческими чувствами. Если поэты «Манъёсю» стремились передать свои чувства с максимальной напряженностью и максимальной убедительностью, то поэты «Кокинсю» старались передавать свои чувства в строгом соответствии с правилами.

Появление «Кокинсю» знаменует тот момент в истории японской поэзии, когда она, перестав быть исключительно принадлежностью быта (а надо сказать, что эта принадлежность поэзии быту, ее существование в рамках повседневной жизни можно считать одной из примечательнейших черт японской поэзии. В самом деле, если в Европе поэзия всегда парила высоко в заоблачных далях и с презрением взирала на суетный мир, то японская поэзия, как, впрочем, и живопись и другие виды искусства, возникнув внутри повседневной жизни людей, являясь непременным атрибутом быта, по существу, никогда не теряла с ним тесной связи), постепенно заняла прочное место в литературном обиходе. Этот процесс начался в конце IX века, когда при дворе стали постоянно проводиться поэтические турниры, на которых сочинялись уже не только китайские стихи, но и вака. Появление же в начале X века антологии «Кокинсю», в Предисловии к которой Ки-но Цураюки впервые рассмотрел вака в свете законов китайской поэтики, стало свидетельством окончательного признания вака в качестве высокого искусства.

Разумеется, долгие годы существования в качестве посредника в любви не прошли даром, во многом именно они определили характер поэзии вака, но Ки-но Цураюки, Мибу Тадаминэ, Осикоти Мицунэ и другие поэты сумели, сохранив японский дух вака, переосмыслить ее с точки зрения законов китайской поэтики. Именно в это время в вака стали использоваться приемы, отчасти заимствованные из китайской поэзии или, во всяком случае, возникшие под ее влиянием. Одним из таких приемов был прием митатэ, чрезвычайно популярный у поэтов «Кокинсю». Основной смысл этого приема в том, что одно явление воспринимается как нечто совершенно другое. Например, глядя на белый снег, поэт думает:

 Вешней вишни цветы!   
 Молю, поскорей заметите   
 Все тропинки в горах,   
 Чтобы в эти чертоги старость   
 Никогда не нашла дороги... -

обращается с просьбой к цветам вишни.

В конце XIX века поэт Масаока Сики назвал песни «Кокинсю» «логическими» (рикуцу но ута), выхолощенными и потому неинтересными. Это мнение бытует и поныне. Однако изысканная, замкнутая в своей внутренней эстетике поэзия «Кокинсю», равно как и наивная безыскусная поэзия «Манъёсю», отражает определенный и совершенно необходимый этап в становлении японской поэзии, формировании поэтической образности и поэтических приемов, это неотъемлемое звено одной общей цепи. Лучшие поэты «Кокинсю» – такие, как Аривара Нарихира, Оно-но Комати, Осикоти Мицунэ, сумели создать поистине изящные, тонкие и исполненные глубокого чувства произведения.

Антология «Кокинсю» предопределила развитие японской поэзии X–XII веков, на нее ориентировались все следующие крупные антологии, которых было семь: «Госэнвакасю» («Позднее собрание японских песен», ок. 951), «Сюивакасю» («Подобранные японские песни», ок. 1006), «Госюивакасю» («Позднее собрание подобранных японских песен», 1086), «Кинъёвакасю» («Золотые листья японских песен», 1127), «Сикавакасю» («Цветы слов», ок. 1151), «Сэндзайвакасю» («Японские песни за тысячу лет», 1188). Последней антологией из этого ряда стала антология «Синкокинсю» («Новое собрание старых и новых японских песен», 1205) – восьмая из антологий, составленных по императорскому указу, и последняя из трех великих японских антологий, знаменующих своим появлением новый этап в развитии поэзии вака.